Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
Фельдер:
— А не могли бы вы вспомнить, когда это было?
Леммингер:
— Ну, это можно. Пожалуй, это было около десяти вечера. Потому что как раз явился король бала со своей свитой, я очень люблю это зрелище, а чертов Вольрих мне все испортил.
Фельдер:
— Значит, Вольрих где-то около двадцати двух часов получил у вас свои вещи и вещи своей дамы?! И оба они ушли. А когда вернулись?
Леммингер:
— Сразу после ухода короля бала со свитой, около половины двенадцатого. Еще до того, как я выпила свой кофе. И снова я должна была таскать их вещи и не получила ни пфеннига. Такое не забывается!»
* * *Служебный автомобиль Циммермана остановился во дворе полицайпрезидиума, где еще светилось несколько окон.
— Можете пока набросать на бумаге первую оценку событий, — сказал комиссар Фельдеру, — только самое важное. Я скоро приду.
Фельдер поспешил к себе, на третий этаж. Когда Циммерман сообщил дежурному о своем возвращении, было уже четверть шестого.
— Ну, на сегодня все? — спросил тот.
— Еще нет.
— На девять часов советник Хедрих назначил совещание всего руководства.
— Значит, у меня почти четыре часа, — сказал Циммерман, — посплю в кабинете.
Дежурный заглянул в свои заметки.
— Комиссар Кребс хотел бы не откладывая поговорить с вами. Он поручил мне сообщить, когда вернетесь.
— Ну ладно, позвоните ему.
Через несколько минут комиссар Кребс уже стучал в дверь кабинета своего приятеля Циммермана. Стук в дверь был слабостью Кребса, остальные в полицайпрезидиуме давно забыли о таких церемониях. Войдя, увидел Циммермана за столом, с ним рядом Фельдера, и оба уставились в бумаги.
— Входи, входи, — пригласил хозяин Кребса, — не извиняйся, что помешал, а то мы никогда не встретимся.
— После такой ночи у тебя еще хорошее настроение! — с завистью негромко заметил Кребс, усаживаясь в жесткое кресло для допрашиваемых. — Возможно, это потому, что ты имеешь дело с чистой публикой.
— Эти аргументы мне слишком знакомы, — Циммерман отодвинул лежавший перед ним лист бумаги. — Я слышу их каждый раз, когда тебе хочется излить свои горести. В чем дело на этот раз?
— Я только хотел бы напомнить, что убийство, как ни жестоко это звучит, — событие ясное и однозначное. В моей работе все обстоит иначе. Чем я занимаюсь, с чем вожусь? Сперма, моча, фекалии, развратные и извращенные типы, часто дети… Люди, которые изнасилованы, растлены, унижены до конца жизни.
— Ну давай же, Конрад, переходи к делу.
Кребс воздел свои руки, словно извиняясь за свои слова.
— Этой ночью мы вместе с отделом по борьбе с наркотиками провели несколько рейдов. По окрестностям Центрального вокзала и по некоторым местам в Швабинге. И набрали пеструю компанию обычных типов — пьяных, накурившихся, наколовшихся наркотиками. До потери сознания. Весьма прискорбное зрелище, если хочешь знать мое мнение.
— И кто был среди них? — взорвался Циммерман. — Скажи мне, наконец!
— Твой сын Манфред.
— И что ты с ним сделал? — спросил Циммерман с закрытыми глазами. — Надрал задницу?
— Я не его отец, — ответил Кребс.
— Но друг его отца, который вправе делать все, что сочтет нужным. Если я надеру ему задницу как отец, он сочтет это злоупотреблением родительским авторитетом. Вот ты и мог бы как друг помочь в этой ситуации.
— Знаешь, я часто испытываю бессилие, — тихо признался Конрад Кребс. — Нам бы в этом случае нужно действовать как врачам, помогающим найти верный путь заблудшим, или вроде судей, ищущих причины и мотивы неправедного поведения, — только не как представителям власти и организаторам репрессий.
— Но если еще и мы начнем играть в гуманизм, — жестко отрезал Циммерман, — все пропало! Прошу, забудь, что ты поймал сына своего друга. Ты арестовал человека, который нарушил закон!
— Иногда люди вроде тебя нагоняют на меня страх, — сказал Кребс. — Я боюсь жить и работать среди тех, кто считает холодное и безжалостное исполнение законов единственным смыслом своей деятельности. Но в твоем случае я в это не верю и, пока ты не докажешь обратное, верить не буду.
* * *— Ну, наконец я сказал ему все, что хотел, — удовлетворенно заметил Петер Вардайнер.
Сузанна глубже погрузилась в мягкое сиденье автомобиля, в котором муж вез ее по ночному городу. Уклончиво заметила:
— Не увлекайся, Петер. Какой-то Шмельц этого не стоит.
— Ты что, хочешь сказать, что его надо пощадить?
Сузанна улыбнулась.
— Ты пощади себя. Зачем ты снова тратишь на него столько сил? Надеюсь, не из-за меня?
— Личные дела тут совершенно ни при чем. Это одна из возможностей очистить нашу сферу деятельности от людей, не знающих, что такое честь, и не способных создать что бы то ни было на благо людям, хотя бы тем, чтобы очистить нашу жизнь от разных безобразий или поставить перед обществом позитивные цели.
— Но все это слова, — она звонко рассмеялась. — И кто тебе поверит?
— Дело вовсе не в том, что случилось или не случилось до нашей женитьбы!
— А ты никогда и не спрашивал, — с улыбкой сказала она. — Спроси, и я тебе отвечу.
— Да меня это просто не интересует, — уж слишком яростно он убеждал ее, — и нет причин, чтобы интересовало. Наш брак основан на обоюдном понимании и уважении, на взаимно уважаемой свободе — и это привело нас к нынешней гармонии отношений.
— Ты был бы еще увереннее, — попробовала еще раз Сузанна, — если бы знал, что было в действительности между мною и Шмельцем.
— Нет, — строго отрезал он. — Личная жизнь Шмельца меня не занимает. Как человек он мне отвратителен. И говорю тебе: он ничего не стоит не только как человек, но и как журналист. Это аморальный, безответственный и бездарный тип, просто беспринципный выскочка.
— Прошу тебя, Петер, — нежно сказала она, — не ищи ты себе приключений! Я могу предложить тебе кое-что получше.
Три интермеццо между Сузанной и Анатолем из тех времен, когда Сузанна еще не стала фрау Вардайнер.
1. Кафе в центре города на Зонненштрассе, 1961. Говорит Анатоль Шмельц:
— Кое-кто, фроляйн Бендер, обратил мое внимание на вас, и я позволил себе пригласить вас сюда. Ваша статья о строительных премьерах в столице была великолепна. Ясна по мысли и хорошо читалась. Вы хотели бы сотрудничать со мной, точнее говоря, с моей газетой, которую мы собираемся расширить?
2. Ночной клуб в Швабинге, Оккамштрассе, 1962. Снова говорит Анатоль Шмельц:
— Детка, вы просто талант! Думаю, Вардайнер просто не способен это оценить. А я, напротив, рад поддержать ваши исключительные способности. Готов предложить вам контракт и, если хотите, аванс в несколько тысяч марок, почему бы и нет?
3. Опять кафе в центре города, на Зонненштрассе, 1963.
Шмельц:
— Говоришь, Вардайнер хочет на тебе жениться? Но, милая моя, разве ты не знаешь, что он уже женат? Ладно, разумеется, я тоже, но ведь это совсем иное, я муж только на бумаге. Говоришь, он хочет развестись? Но если и так, он же запрет тебя в четырех стенах, и ты будешь жить в тени его честолюбия. Это я могу, моя милая, быть великодушным и предложить тебе совершенно независимую жизнь. С собственной квартирой, длительным контрактом и возможностью командировок за границу. Ведь это то, о чем ты мечтаешь.
Сузанна:
— Но жениться на мне ты не хочешь?
Анатоль:
— Это ничего не дало бы ни мне, ни тебе. Ты же знаешь, мы живем в католическом городе, и здесь господствуют вполне определенные нравы. Втихую можешь делать все что хочешь, только не противопоставляй себя общепринятой морали и официальным взглядам. Решившийся на развод — человек конченый. Кардинал, к примеру, никогда его не примет.
Сузанна:
— Петеру Вардайнеру на это наплевать, и мне тоже!
Анатоль:
— Ну и поступай как знаешь! Но я тебя предупреждаю, когда-нибудь ты мне заплатишь за это, чем угодно клянусь!
* * *— Что мне больше всего не нравится в вашей работе, — жаловался Кребс Циммерману, — никогда невозможно предсказать, куда зайдет следствие.
— Но никто от нас этого и не требует. Мы собираем факты и доказательства, невзирая на личности. Начни мы играть в судьбу — тут и конец.
Было уже шесть утра. Они все еще сидели лицом к лицу. Понемногу светало. Но старые криминалисты вроде Кребса с Циммерманом привыкли преодолевать усталость, которая у прочих отнимала желание и способность продолжать работу.
— А как насчет человеческих слабостей? — спросил Кребс.
— Хватит уже теории, — взмолился Циммерман, — скажи мне лучше, что было с Манфредом?
— Он нам попался в одном заведении на Гетештрассе, которое именуется «Техас-Джо». Сидел там в компании пяти-шести сверстников.
![Ричард Диминг - Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]](/uploads/posts/books/242867/242867.jpg)
